Вы, князья Мстислав и буй Роман! Мчит ваш ум на подвиг мысль живая, И несетесь вы на вражий стан, Соколом ширяясь сквозь туман, Птицу в буйстве одолеть желая. Вся в железе княжеская грудь, Золотом шелом латинский блещет, И повсюду, где лежит ваш путь, Вся земля от тяжести трепещет. Хинову вы били и Литву; Деремела, половцы, ятвяги, Бросив копья, пали на траву И склонили буйную главу Под мечи булатные и стяги.
10
Но уж прежней славы больше с нами нет. Уж не светит Игорю солнца ясный свет. Не ко благу дерево листья уронило: Поганое войско грады поделило. По Суле, по Роси счету нет врагу. Не воскреснуть Игореву храброму полку! Дон зовет нас, княже, кличет нас с тобой! Ольговичи храбрые одни вступили в бой.
11
Князь Ингварь, князь Всеволод! И вас Мы зовем для дальнего похода, Трое ведь Мстиславичей у нас, Шестокрыльцев княжеского рода! Не в бою ли вы себе честном Города и волости достали? Где же ваш отеческий шелом, Верный щит, копье из ляшской стали? Чтоб ворота Полю запереть, Вашим стрелам время зазвенеть За Русскую землю, За Игоревы раны — Удалого сына Святославича!
12
Уж не течет серебряной струею К Переяславлю-городу Сула. Уже Двина за полоцкой стеною Под клик поганых в топи утекла. Но Изяслав, Васильков сын, мечами В литовские шеломы позвонил, Один с своими храбрыми полками Всеславу-деду славы прирубил. И сам, прирублен саблею каленой, В чужом краю, среди кровавых трав, Кипучей кровью в битве обагренный, Упал на щит червленый, простонав: «Твою дружину, княже. приодели Лишь птичьи крылья у степных дорог, И полизали кровь на юном теле Лесные звери, выйдя из берлог». И в смертный час на помощь храбру мужу Никто из братьев в бой не поспешил. Один в степи свою жемчужну душу Из храброго он тела изронил. Через златое, братья, ожерелье Ушла она. покинув свой приют. Печальны песни, замерло веселье, Лишь трубы городенские поют…
13
Ярослав и правнуки Всеслава! Преклоните стяги! Бросьте меч! Вы из древней выскочили славы, Коль решили честью пренебречь. Это вы раздорами и смутой К нам на Русь поганых завели, И с тех пор житья нам нет от лютой Половецкой проклятой земли!
14
Шел седьмой по счету век Троянов. Князь могучий полоцкий Всеслав Кинул жребий, в будущее глянув, О своей любимой загадав. Замышляя новую крамолу, Он опору в Киеве нашел, И примчался к древнему престолу, И копьем ударил о престол. Но не дрогнул старый княжий терем. И Всеслав, повиснув в синей мгле, Выскочил из Белгорода зверем — Не жилец на киевской земле. И, звеня секирами на славу, Двери новгородские открыл, И расшиб он славу Ярославу, И с Дудуток через лес-дубраву До Немиги волком проскочил. А на речке, братья, на Немиге Княжью честь в обиду не дают: День и ночь снопы кладут на риге — Не снопы, а головы кладут. Не цепом — мечом своим булатным В том краю молотит земледел, И кладет он жизнь на поле ратном, Веет душу из кровавых тел. Берега Немиги той проклятой Почернели от кровавых трав — Не добром засеял их оратай, А костями русскими — Всеслав.
15
Тот Всеслав людей судом судил, Города Всеслав князьям делил, Сам всю ночь, как зверь, блуждал в тумане. Вечер — в Киеве, до зорь — в Тмуторокани, Словно волк, напав на верный путь. Мог он Хорсу бег пересягнуть.
16
У Софии в Полоцке, бывало, Позвонят к заутрене, а он В Киеве, едва заря настала, Колокольный слышит перезвон. И хотя в его могучем теле Обитала вещая душа, Все ж страданья князя одолели, И погиб он, местию дыша. Так свершил он путь свой небывалый. И сказал Боян ему тогда: «Князь Всеслав! Ни мудрый, ни удалый Не минуют божьего суда».
17
О, стонать тебе, земля родная, Прежние годины вспоминая И князей давно минувших лет! Старого Владимира уж нет. Был он храбр, и никакая сила К Киеву б его не пригвоздила. Кто же стяги древние хранит? Эти — Рюрик носит, те — Давыд, Но не вместе их знамена плещут, Врозь поют их копия и блещут.
Часть третья
1
Над широким берегом Дуная, Над великой Галицкой землей Плачет, из Путивля долетая. Голос Ярославны молодой; «Обернусь я, бедная, кукушкой, По Дунаю-речке полечу И рукав с бобровою опушкой, Наклонясь, в Каяле омочу. Улетят, развеются туманы, Приоткроет очи Игорь-князь, И утру кровавые я раны, Над могучим телом наклонясь». Далеко в Путивле, на забрале, Лишь заря займется поутру, Ярославна, полная печали, Как кукушка, кличет на юру: «Что ты, Ветер, злобно повеваешь, Что клубишь туманы у реки, Стрелы половецкие вздымаешь, Мечешь их на русские полки? Чем тебе не любо на просторе Высоко под облаком летать, Корабли лелеять в синем море, За кормою волны колыхать? Ты же, стрелы вражеские сея, Только смертью веешь с высоты. Ах, зачем, зачем мое веселье В ковылях навек развеял ты?»